— Кому нужно за таким лазать по нашему сайту? Нет, это кто-то из своих, — мрачно заключил Майлз, — кто обитает рядом.

Кто обитает рядом… Либби как-то рассказала Саманте, что в одной капле воды из пруда обитают тысячи микроорганизмов. Посмотрели бы на себя, думала Саманта; сидят тут на фоне памятных тарелочек Ширли с таким видом, будто заседают на Даунинг-стрит; можно подумать, эта местная сплетня выросла до размеров организованной кампании; можно подумать, в этом есть какой-то смысл.

Сознательно и демонстративно Саманта от них абстрагировалась. Глядя в окно на чистое вечернее небо, она думала о Джейке, мускулистом парне из любимой группы Либби. Сегодня в обеденный перерыв Саманта отправилась за бутербродами и принесла с собой музыкальный журнал, в котором было напечатано интервью с Джейком и остальными участниками группы. В журнале было множество их фотографий.

— Это для Либби, — объяснила она своей продавщице.

— Ух ты, надо же. Я бы с таким из постели не вылезала, — оживилась Карли, разглядывая оголённый торс, запрокинутую голову и мускулистую, крепкую шею Джейка. — Эх, тут сказано, ему всего лишь двадцать один год. Нет, я с младенцами не связываюсь.

Карли было двадцать шесть. Высчитывать разницу в возрасте между Джейком и собой Саманта не стала. Жуя свой бутерброд, она читала интервью и рассматривала снимки. Вот Джейк подтягивается на турнике: все мускулы под чёрной футболкой напряжены; вот Джейк в белой рубахе нараспашку: мышцы брюшного пресса чётко прорисовываются над свободным поясом джинсов.

Прикончив купленное Говардом вино, Саманта неотрывно смотрела поверх чёрной живой изгороди на небо, тронутое мягкими нежно-розовыми лучами заката, — точно такого же оттенка были когда-то её соски, пока не потемнели и не вытянулись от беременности и кормления грудью. Она воображала себя, девятнадцатилетнюю, рядом с Джейком, которому исполнился двадцать один: к ней вернулись упругие, округлые в нужных местах формы, тонкая талия и плоский живот, подчёркнутый белыми шортиками едва ли не детского размера. Саманта ещё не забыла, какое это ощущение, когда сидишь в белых шортиках у парня на коленях и под голыми бёдрами у тебя нагретая солнцем шершавая джинсовая ткань, а на гибкой талии — большие ладони. Ей грезилось дыхание Джейка, и она поворачивалась к нему, чтобы заглянуть в эти голубые глаза над высокими скулами, рассмотреть эти сжатые, чётко очерченные губы…

— …В приходском зале собраний; всё обслуживание поручим фирме «Бакнолс», — делился планами Говард. — Мы пригласили всех: Обри и Джулию, всех. Если повезёт, отметим сразу два события: твоё избрание в совет и очередной год моей молодости.

Саманта захмелела и разгорячилась. Кормить-то здесь будут? Она заметила отсутствие Ширли и понадеялась, что та вот-вот подаст на стол.

У локтя Саманты зазвонил телефон, и она вздрогнула. Никто и шелохнуться не успел, как Ширли стрелой влетела в комнату. На одной руке у неё была надета прихватка в цветочек, а другой она сжала трубку.

— Два-два-пять-девять? — пропела Ширли с восходящей интонацией. — Ах… здравствуйте, Рут, дорогуша!

Говард, Майлз и Морин обратились в слух. Со значением повернувшись к Говарду, Ширли глазами словно транслировала голос Рут прямиком в сознание мужа.

— Да, — ворковала Ширли. — Да…

Саманта, ближе всех находившаяся к телефону, слышала голос в трубке, но не разбирала слов.

— Ах вот оно что…

Морин снова разинула рот; она смахивала на доисторического птенца, на детёныша птеродактиля, жаждущего отрыгнутых новостей.

— Да, дорогуша, я понимаю… ну, это как раз не страшно… нет-нет, я передам Говарду. Совершенно не за что.

Маленькие карие глазки Морин не отрывались от больших выпученных голубых глаз Говарда.

— Рут, дорогуша, — проговорила Ширли. — Рут, не хочу вас огорчать, но вы сегодня заходили на форум совета?.. Понимаете… всё это очень неприятно, но, мне кажется, вы должны знать… кто-то прислал отвратительное сообщение о Саймоне… ну… думаю, лучше вам самой прочесть, я бы не хотела… ну ладно, дорогуша. Ладно. Надеюсь, в среду увидимся. Да. Пока-пока.

Ширли нажала на рычаг.

— Она не знала, — заключил Майлз.

Его мать согласно кивнула.

— А зачем тогда звонила?

— Насчёт своего сына, — сказала Ширли, обращаясь к Говарду. — Твоего нового работника. У него аллергия на арахис.

— Самое то для продуктовой лавки, — усмехнулся Говард.

— Она спрашивала, можно ли на всякий случай положить к тебе в холодильник его адреналиновый инъектор, — сказала Ширли.

Морин фыркнула:

— Дети нынче — сплошь аллергики.

В свободной руке Ширли всё ещё сжимала трубку. Подсознательно она надеялась, что по проводу пробежит трепет.

V

Рут застыла в освещённой торшером гостиной, продолжая сжимать телефонную трубку, только что опущенную на рычаг.

Хиллтоп-Хаус был небольшим и компактным. Голоса, звуки шагов и хлопанье дверей в старом доме всегда безошибочно указывали, где находится каждый из четырёх членов семьи. Рут знала, что муж сейчас в ванной: из-под лестницы доносилось шипение и потрескивание бойлера. Она выждала, пока Саймон не включил воду, и только тогда стала звонить Ширли, опасаясь, что даже вопрос об адреналиновой шприц-ручке «Эпипен» будет расценен мужем как братание с врагами.

Семейный компьютер стоял в углу гостиной: так Саймону было сподручней следить, чтобы никто понапрасну не вводил его в расход. Опустив телефонную трубку, Рут бросилась к клавиатуре.

Сайт Пэгфордского совета загружался целую вечность. Рут трясущейся рукой водрузила на нос очки для чтения и стала просматривать страницы. Наконец она нашла форум. С экрана вызывающе, чёрным по белому, кричало имя её мужа:

Двойным щелчком открыв сообщение, она прочла его целиком. У неё поплыло перед глазами.

— Боже мой, — прошептала она.

Потрескивание бойлера смолкло. Должно быть, Саймон надевал пижаму, которую заранее положил на батарею. А до этого он задёрнул шторы в гостиной, включил торшер и зажёг камин, чтобы можно было сразу развалиться на диване и посмотреть новости.

Рут понимала, что не сказать ему нельзя. Молчать, ждать, пока он выяснит сам, было бессмысленно: она знала, что не посмеет такое скрывать. Её терзало чувство вины и ужаса, только непонятно отчего.

На лестнице затопали быстрые шаги, и Саймон в синей байковой пижаме появился в дверях.

— Сай, — прошептала она.

— Ну что ещё? — спросил он, внезапно разозлившись.

Ему уже стало ясно, что какая-то досадная мелочь сейчас отравит долгожданный вечер у телевизора.

Рут указала на монитор и глупо, по-детски зажала рот ладонью. Страх передался и ему. В несколько шагов он оказался перед компьютером и грозно взглянул на экран. Читал он обычно медленно. Слово за словом, строчку за строчкой, усердно и внимательно.

Закончив, он обмер, соображая, кто же мог на него настучать. Он вспомнил вечно жующего жвачку парнягу из типографии, которого бросил в Филдсе, когда они забирали компьютер. Подумал о Джимми и Томми, с которыми они вместе подхалтуривали на левых заказах. Наверняка волна пошла с работы. Внутри у него заклокотали гнев и ярость, а затем последовал взрыв.

Он подскочил к лестнице и задрал голову:

— А ну, спускайтесь оба! Живо!

Рут по-прежнему сидела, зажимая рот. У него возникло садистское желание с размаху ударить её по руке, чтобы не распускалась: ведь это он, чёрт возьми, оказался в дерьме.

Первым в комнату вошёл Эндрю, за ним — Пол. Эндрю сразу увидел, что на экране светится герб Пэгфордского совета, а мать, сидя перед компьютером, зажимает рот рукой. Шагая босиком по лысому ковру, он словно падал в шахту лифта.

— Кое-кто, — начал Саймон, сверля сыновей взглядом, — разболтал, что говорилось у нас дома.

У Пола в руках была тетрадка по химии, которую он не сообразил оставить наверху и теперь держал, как Псалтырь. Эндрю не спускал глаз с отца, пытаясь одновременно изобразить замешательство и любопытство.